Дорогая Марина! Я не знаю, кто эти парни, даже в душе не представляю, как они на самом деле выглядят, и, что самое страшное, не знаю ничего про фандом, и вполне возможно, что этот фик уже кто-то давным-давно перевел, но я подумала, что этот подарок как нельзя лучше свидетельствует о том, как сильно я тебя люблю
Название: Одинокий мальчик
Фандом: Shameless
Автор: foxxcub
Переводчик: evenover
Оригинал: archiveofourown.org/works/315750
Разрешение: не спрашивала
Пейринг: Йен Галлахер/Микки Милкович
Рейтинг: NC-17
Размер: мини
Саммари: Микки никогда не был силен в планировании.
Это всё та штука, точно, та штука из диснеевского мультика про оленя. Ну, знаете, тот, с кроликом и скунсом, и еще мамашкой, которой настала крышка в первые двадцать минут. Об этой штуке они говорят – когда птички становятся сонные и дурные, а весь лес начинает трахаться друг с другом, потому что, ну, бля, Мать Природа – та еще извращенная сука временами.
Он не знает, как это точно обозвать. Микки вспоминает, что ребенком ему это казалось довольно тупым, хотя принято считать, что ты должен поверить в то, что животные влюбляются. Даже в пять лет он знал, что это хуита. Если люди не влюбляются, то хули это будут делать бурундуки?
Но Микки столько раз смотрел этот фильм, хоть бы еще понять, зачем он это делал. Он смотрел его на повторе, пока покоцанная кассета не развалилась. Мэнди его никогда не видела, и иногда… иногда Микки неловко, что ей не досталось, потому что ей эта шняга могла бы понравиться. Маленький олененок теряет свою маму и потом влюбляется в какую-то волоокую телку, смазливую, добренькую и которая так на него смотрит, как будто он, бля, супергерой. Маленьким девочкам такое нравится.
Хуй с ним, это всё равно тупое кино. Микки просто хренова ностальгия замучила от старости.
~
Он не думает о том, что случится после того, как срок закончится. Микки никогда не был силен в планировании, да и снаружи – то же дерьмо, только правил меньше. Он не обязан вести себя хорошо с придурками, которые считают его грязным, и он пиздец как уверен, что не должен считать сигареты каждый день, чтобы их хватило до конца недели.
Через два месяца ему стукнет семнадцать, но, честно говоря, он в ахуе от того, как долго протянул.
Обо всем том дерьме, которое привело его сюда, Микки тоже не думает. Если парить себе мозг всем плохим, то кожа начинает чесаться и гореть.
Он уговаривает себя не вспоминать о ранении – и так тошно.
А вот остальное… ну, ладно. Он прячет это в коробке, похожей на шкатулку с большим золотым замком и ключиком, как пиратский сундук с сокровищами. Он чертовски тяжелый и с трудом открывается; Микки заглядывает в него только глухой ночью, когда нога просто раскалывается от боли, а тупоголовый сокамерник храпит, как гребаная бензопила.
Он сворачивается калачиком к стене, прижимает ладонь к холодному бетону и думает о мягкой коже, нежной улыбке и словах «да» и «давай». Он думает о прекрасном румянце, вкусе пота на языке и стремном кульбите, который выделывает его желудок как раз перед поцелуем.
Микки думает обо всем этом, а потом крепко-накрепко закрывает коробку.
Хотел бы он выкинуть всю эту херь куда подальше.
~
Микки слышит, что к нему пришел посетитель – первый с момента оглашения приговора – и на какую-то жалкую никчемную секунду в нем вспыхивает надежда. Эта гребаная коробка грохочет у него в груди, и он, твою мать, надеется. Но надежды еще ни к чему хорошему его не приводили, поэтому он встряхивает головой и, едва слышно пробормотав «да ты мудак конченный», хромает, как инвалид, в комнату свиданий.
Еще с порога краем глаза он ловит отблеск рыжих волос и чуть не падает на жопу от неожиданности.
Воздух с шумом покидает легкие, и до Микки доходит, что он просто не может сделать шаг. Блядь, он не в состоянии сделать это, не здесь. Не сейчас. Исусе, видеть Галлахера позади стекла, едва скрытого от всех этих козлов в этой вонючей параше – это ад какой-то. Ему здесь не место.
Микки нельзя смотреть ему в глаза, или он ляпнет какую-нибудь совсем тупую херню. Он собирается с силами, делает вид, что Галлахер – просто парень с улицы, зашел просто так. Но Микки не может сдержаться, чтобы не разглядывать его, пытаясь угадать, пахнет ли его кожа мылом «Айриш Спринг», видно ли еще тот синяк на бедре от того, что Микки…
– Скучаю по тебе, – говорит Галлахер, наклоняя голову, как будто боится, что получит в нос за такие слова. Как будто это Микки даст ему в нос, и да, он бы хотел. Он бы хотел врезать ему и сказать, чтобы тот никогда не возвращался сюда, заставляя его, Микки, мечтать о том, чего у него никогда не будет.
Он врежет Галлахеру, потом сядет ему на колени.
– Убери руку, – рычит он, когда Галлахер прикасается к стеклу пальцами, потому что Микки может вынести только это. Но Галлахер улыбается – нежно, загадочно, как будто они наедине. Как будто они одни во всем мире.
Микки злится, замечая, как частит его сердце. Это всегда означает, что он испуган.
– Я пойду, знаешь, они засекают время, – произносит он, пожимая плечами.
Он начинает класть трубку, но Галлахер говорит:
– Я подожду. Хорошо?
Он произносит это тем же тихим голосом, не распрямляя ссутуленных плеч, но улыбка становится мягче. Микки помнит, как Галлахер прикрыл глаза, наклоняясь, чтобы поцеловать его тогда в подсобке, жадно, отчаянно. Блядь, как будто Микки может от такого отказаться.
Ладонь, которой он держит трубку, становится потной. Сейчас все кончится – не то чтобы что-то было, нет, но… ему бы надо сказать какую-то херь, которая выбьет эти тупые мыслишки из галлахеровской головы, и тот перестанет такое вытворять. Он может заставить Галлахера перестать смотреть на него так, как будто Микки этого стоит.
Вместо этого Микки отворачивается и, пялясь на грязное пятно на ковре, шепчет:
– Да как хочешь, – и с треском бросает трубку.
~
У Микки никогда не бывает снов, а в эту ночь вдруг снится. Ему снится, что он в комнате Галлахера, хотя он никогда ее не видел и не увидит. Стены покрашены голубым цветом, ковер серый, кровать застелена мягким темно-зеленым покрывалом. Он, как и Галлахер, без рубашки, но в комнате все равно слишком жарко. Микки задыхается и откидывает голову назад, чтобы посмотреть Галлахеру в глаза.
– Ты хочешь меня? – едва произносит Микки пересохшим горлом; слова не даются ему так легко, как хотелось бы.
Галлахер одаряет его своей милой кривоватой улыбкой, которая придает ему одновременно детский и ужасно соблазнительный вид.
– А ты меня хочешь? – шепчет тот в ответ так близко, что Микки чувствует его дыхание на своих губах, они почти сливаются кожей.
Микки кажется, что он тонет или, может, просто тает, испаряясь на горячем воздухе. Он осознает, что тяжело дышит и у него так стоит, что можно хуем забивать шары. Он хочет протянуть руку, но не может пошевельнуть и пальцем.
– Я не должен на такое отвечать.
– Нет, должен. Просто скажи.
– Я готов уйти, блядь, понятно?
На его лицо ложится рука – большой и указательный пальцы обхватывают подбородок. Галлахер откидывает голову Микки назад – медленно, но настойчиво; блядь, Микки уже забыл, какие широкие у Галлахера кисти.
– Скажи это, – выдыхает Галлахер, и резкий укус в нижнюю губу заставляет Микки застонать, заставляет его дрожать и рассыпаться на куски, потому что так на него действует Йен Галлахер, мать его.
– Бля, – хнычет Микки, крепко хватая Галлахера за плечи. – Бля, я хочу, хочу тебя, просто…
– Да, – рычит Галлахер, и Микки снова хнычет, на сей раз с облегчением, когда его кидают на постель.
Джинсы исчезают, и Микки изумленно думает о том, есть ли тут смазка и резинки или он просто сойдет с ума. Он пытается перевернуться на живот и раздвинуть ноги, пачкая членом уже все вокруг, но Галлахер прижимает ладонь между его лопаток и говорит:
– Нет. Ты будешь на мне. Хочу тебя видеть.
Микки сглатывает. Так они еще не ебались. Он так не хочет, потому что тогда… тогда ему не удастся скрыть.
– Не могу, – шепчет он. Миккипрячет лицо, чувствуя, что сердце сейчас выпрыгнет из горла.
Он чувствует поцелуй в висок.
– Конечно, можешь, – шепчет в ответ Галлахер. – Просто повернись. Я держу тебя.
Микки ахает, и это звучит так тупо по-девчачьи, как будто он плачет или типа того, Исусе, но делает, как велит Галлахер. Он поворачивается и оказывается на коленях Галлахера, с раздвинутыми ногами. Галлахер не надел гондон, и да, это не имеет уже никакого значения.
– Ну давай, – говорит Галлахер с этой своей глупой ухмылочкой, и Микки не может сказать «нет».
Он пытается отстраниться, стискивая зубы, когда толстый член Галлахера таранит его. Как же он обожает этот самый первый толчок, заполняющий и растягивающий его, но он мог бы его обожать и повернувшись к Галлахеру спиной. Микки мог бы закрыть глаза и подумать «да», а Галлахер бы не узнал об этом. А теперь… Галлахер пялится на него во все глаза, разрумянившийся и такой манящий, при этом его бедра продолжают долбиться в Микки, всё дальше загоняя член. От этого ему пиздец как хорошо; Микки открывает рот, даже не замечая того.
– О, блядь, я… – он прикусывает щеку, задерживает дыхание, но Галлахер обхватывает его бедра и втрахивается сильнее, быстро, глубоко. Микки снова стонет – так громко, что горло вибрирует, так громко, что Галлахер беззвучно смеется и говорит:
– Да, хочу тебя слышать. Расскажи, как тебе сейчас.
– Х-хорошо. С тобой… господи, я просто, я… – Микки роняет руки, растопыривая пальцы у Галлахера на животе. Он слегка крутит бедрами, потому что никогда раньше так не делал, не так. Он впивается ногтями в мышцы пресса Галлахера и не отпускает.
– Ты такой тугой, мне так нравится, нравится знать, что больше никто не ебал тебя кроме меня, – такое ощущение, что Галлахер бормочет, не задумываясь.
Мне тоже нравится, думает Микки, но не произносит вслух. Он не из тех глупых диснеевских зверушек.
– Думаю, я мог бы тебя полюбить, – продолжает признаваться Галлахер. – Господи, блядь, Микки, я… думаю, я мог бы…– Он обхватывает член Микки, и этого достаточно.
В нем как будто взрывается молния – быстро, жарко, ошеломляюще. Всё происходит настолько молниеносно, что до Микки едва доходит, что он выкрикивает имя Галлахера – не фамилию. Он кончает везде, пачкая даже тыльные стороны рук.
– Вот дерьмо, – ахает он, и гравитация победила бы, если бы не руки Галлахера, который обхватил его и крепко прижал к своей груди, продолжая трахать его в задницу. Мгновение позже Микки чувствует, как тот кончает внутри него и замирает, лаская затылок Микки ладонями.
Микки ни о чем не думает, он просто прижимается носом к носу Галлахера и целует его. Он выебан досуха и до искр в глазах, но ему надо поцеловаться. Чтобы все завершилось правильно.
Галлахер открывает рот и целует его в ответ, словно это последнее, что он стал бы делать. Он трогает Микки за щеку, как показывают в фильмах, и выдыхает Микки в рот.
– Хочешь, чтобы я подождал? – спрашивает Галлахер, не вынимая члена из задницы Микки.
Микки вздыхает, расплываясь телом по груди Галлахера.
– Да.
Он открывает один глаз и тут же засыпает. Галлахер улыбается.
~
Микки просыпается лицом к холодной бетонной стене, обхватив рукой обмякший член.
– Господи Исусе, – бормочет он и переворачивается на живот, вытирая ладонь о жесткую тюремную простыню.
Зарывается лицом в подушку, не обращая внимания на мокрые ресницы.
Дорогая Марина! Я не знаю, кто эти парни, даже в душе не представляю, как они на самом деле выглядят, и, что самое страшное, не знаю ничего про фандом, и вполне возможно, что этот фик уже кто-то давным-давно перевел, но я подумала, что этот подарок как нельзя лучше свидетельствует о том, как сильно я тебя люблю